среда, 18 апреля 2012 г.

Стихотворение, которое зацепило...




СЫН АРТИЛЛЕРИСТА

Был у майора Деева
Товарищ — майор Петров,
Дружили еще с гражданской,
Еще с двадцатых годов.
Вместе рубали белых
Шашками на скаку,
Вместе потом служили
В артиллерийском полку.

А у майора Петрова
Был Ленька, любимый сын,
Без матери, при казарме,
Рос мальчишка один.
И если Петров в отъезде,—
Бывало, вместо отца
Друг его оставался
Для этого сорванца.

Вызовет Деев Леньку:
— А ну, поедем гулять:
Сыну артиллериста
Пора к коню привыкать!—
С Ленькой вдвоем поедет
В рысь, а потом в карьер.
Бывало, Ленька спасует,
Взять не сможет барьер,
Свалится и захнычет.
— Понятно, еще малец!—

Деев его поднимет,
Словно второй отец.
Подсадит снова на лошадь:
— Учись, брат, барьеры брать!
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
У майора была.

Прошло еще два-три года,
И в стороны унесло
Деева и Петрова
Военное ремесло.
Уехал Деев на Север
И даже адрес забыл.
Увидеться — это б здорово!
А писем он не любил.
Но оттого, должно быть,
Что сам уж детей не ждал,
О Леньке с какой-то грустью
Часто он вспоминал.

Десять лет пролетело.
Кончилась тишина,
Громом загрохотала
Над родиною война.
Деев дрался на Севере;
В полярной глуши своей
Иногда по газетам
Искал имена друзей.
Однажды нашел Петрова:
«Значит, жив и здоров!»
В газете его хвалили,
На Юге дрался Петров.
Потом, приехавши с Юга,
Кто-то сказал ему,
Что Петров, Николай Егорыч,
Геройски погиб в Крыму.
Деев вынул газету,
Спросил: «Какого числа?»—
И с грустью понял, что почта
Сюда слишком долго шла...

А вскоре в один из пасмурных
Северных вечеров
К Дееву в полк назначен
Был лейтенант Петров.
Деев сидел над картой
При двух чадящих свечах.
Вошел высокий военный,
Косая сажень в плечах.
В первые две минуты
Майор его не узнал.
Лишь басок лейтенанта
О чем-то напоминал.
— А ну, повернитесь к свету,—
И свечку к нему поднес.
Все те же детские губы,
Тот же курносый нос.
А что усы — так ведь это
Сбрить!— и весь разговор.
— Ленька?— Так точно, Ленька,
Он самый, товарищ майор!

— Значит, окончил школу,
Будем вместе служить.
Жаль, до такого счастья
Отцу не пришлось дожить.—
У Леньки в глазах блеснула
Непрошеная слеза.
Он, скрипнув зубами, молча
Отер рукавом глаза.
И снова пришлось майору,
Как в детстве, ему сказать:
— Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
У майора была.

А через две недели
Шел в скалах тяжелый бой,
Чтоб выручить всех, обязан
Кто-то рискнуть собой.
Майор к себе вызвал Леньку,
Взглянул на него в упор.
— По вашему приказанью
Явился, товарищ майор.
— Ну что ж, хорошо, что явился.
Оставь документы мне.
Пойдешь один, без радиста,
Рация на спине.
И через фронт, по скалам,
Ночью в немецкий тыл
Пройдешь по такой тропинке,
Где никто не ходил.
Будешь оттуда по радио
Вести огонь батарей.
Ясно?— Так точно, ясно.
— Ну, так иди скорей.
Нет, погоди немножко.—
Майор на секунду встал,
Как в детстве, двумя руками
Леньку к себе прижал:—
Идешь на такое дело,
Что трудно прийти назад.
Как командир, тебя я
Туда посылать не рад.
Но как отец... Ответь мне:
Отец я тебе иль нет?
— Отец,— сказал ему Ленька
И обнял его в ответ.

— Так вот, как отец, раз вышло
На жизнь и смерть воевать,
Отцовский мой долг и право
Сыном своим рисковать,
Раньше других я должен
Сына вперед посылать.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
У майора была.
— Понял меня?— Все понял.
Разрешите идти?— Иди!—
Майор остался в землянке,
Снаряды рвались впереди.
Где-то гремело и ухало.
Майор следил по часам.
В сто раз ему было б легче,
Если бы шел он сам.
Двенадцать... Сейчас, наверно,
Прошел он через посты.
Час... Сейчас он добрался
К подножию высоты.
Два... Он теперь, должно быть,
Ползет на самый хребет.
Три... Поскорей бы, чтобы
Его не застал рассвет.
Деев вышел на воздух —
Как ярко светит луна,
Не могла подождать до завтра,
Проклята будь она!

Всю ночь, шагая как маятник,
Глаз майор не смыкал,
Пока по радио утром
Донесся первый сигнал:
— Все в порядке, добрался.
Немцы левей меня,
Координаты три, десять,
Скорей давайте огня!—
Орудия зарядили,
Майор рассчитал все сам,
И с ревом первые залпы
Ударили по горам.
И снова сигнал по радио:
— Немцы правей меня,
Координаты пять, десять,
Скорее еще огня!

Летели земля и скалы,
Столбом поднимался дым,
Казалось, теперь оттуда
Никто не уйдет живым.
Третий сигнал по радио:
— Немцы вокруг меня,
Бейте четыре, десять,
Не жалейте огня!

Майор побледнел, услышав:
Четыре, десять — как раз
То место, где его Ленька
Должен сидеть сейчас.
Но, не подавши виду,
Забыв, что он был отцом,
Майор продолжал командовать
Со спокойным лицом:
«Огонь!»— летели снаряды.
«Огонь!»— заряжай скорей!
По квадрату четыре, десять
Било шесть батарей.
Радио час молчало,
Потом донесся сигнал:
— Молчал: оглушило взрывом.
Бейте, как я сказал.
Я верю, свои снаряды
Не могут тронуть меня.
Немцы бегут, нажмите,
Дайте море огня!

И на командном пункте,
Приняв последний сигнал,
Майор в оглохшее радио,
Не выдержав, закричал:
— Ты слышишь меня, я верю:
Смертью таких не взять.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Никто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
У майора была.

В атаку пошла пехота —
К полудню была чиста
От убегавших немцев
Скалистая высота.
Всюду валялись трупы,
Раненый, но живой
Был найден в ущелье Ленька
С обвязанной головой.
Когда размотали повязку,
Что наспех он завязал,
Майор поглядел на Леньку
И вдруг его не узнал:
Был он как будто прежний,
Спокойный и молодой,
Все те же глаза мальчишки,
Но только... совсем седой.

Он обнял майора, прежде
Чем в госпиталь уезжать:
— Держись, отец: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!—
Такая уж поговорка
Теперь у Леньки была...

Вот какая история
Про славные эти дела
На полуострове Среднем
Рассказана мне была.
А вверху, над горами,
Все так же плыла луна,
Близко грохали взрывы,
Продолжалась война.
Трещал телефон, и, волнуясь,
Командир по землянке ходил,
И кто-то так же, как Ленька,
Шел к немцам сегодня в тыл.

1941

                                      Константин Симонов. Собрание сочинений в 6 т.
                                      Москва: Художественная литература, 1966.

вторник, 3 апреля 2012 г.

Информация к размышлению.


Смотрю я на ситуацию с «болезнью» тимошенко и поражаюсь. Неужели народ Украины настолько слеп и глуп. То, что он глуп, я знал. Это ещё  доказала так званная оранжевая «революция». Которая поимела граждан «независимой» страны в особо изощренной форме. Но по прошествии столького времени, я считал, что «революционеры» немного поумнели. Оказалось нет, что доказывает сложившаяся ситуация с тимошенко.

Немного абстрагируйтесь и вдумайтесь в следующее. Человеку под стражей нужна медицинская помощь. На сколько это правда значения не имеет. Ему, а точнее ей, предлагают украинских специалистов в украинской клинике. В той клинике, в которой получают медицинскую помощь рядовые жители страны. А человек берёт и заявляет, что лечится там он не имеет желания. Дескать, специалисты там хреновые и надлежащей аппаратуры с медикаментами нет.  Подавай клинику заморскую, а то скопычусь на нарах! Её поддерживают европейские специалисты, подтверждая каждое слово. И конечно, с ними трудно не согласится. Действительно, Украина отсталая страна в которой ничего нет. А если и есть, то работает плохо или совсем не работает. Только и остаётся удивляться, как такому государству доверили Евро 2012?! Но это совсем другая история. 

Внимание вопрос! Что делал этот человек всё время, находясь при власти? А при власти он находился многие годы и на разных должностях. В том числе и премьер-министром был. Вернее была. Неужели, за всё время служения народу Украины, нельзя было построить ХОТЯБЫ ОДИН медицинский центр/клинику/больницу/госпиталь/… в котором не страшно было бы получать медицинскую помощь самой?! Самой и таким же слугам народа.

Внимание ответ! Просрала возможность сделать доброе дело для народа – побудь сама на месте народа. Ощути все прелисти национальной медицины. А заявлять, что не доверяешь украинским медикам в твоём положении негоже. Многие из этих людей за тебя голосовали. А некоторые до сих пор верят в твою невиновность.



P.S. немного «юмора» в тему.
  
"П'ять годин ранку. Сиджу перед вікном "в клітинку" на залізному табуреті. Камера приблизно 15 квадратних метрів. Зліва, вибачте, "параша", а праворуч мирно сплять дві мої сусідки...". (c) Тимошенко

"Чотири години ранку. Сиджу перед заклеяним скотчем вікном, на дерев'яному табуреті. Кімната приблизно 14* квадратних метрів. Зліва, вибачте, "параша", а також праворуч та ліворуч мирно сплять три мої сусіда...". Студенти НТУУ "КПІ"


суббота, 21 мая 2011 г.

Взгляд на религию со стороны.

          Хочу привести отрывок из книги "Единственная" Ричарда Баха, в котором показана вся суть религии. Это ещё один довод в пользу утверждения, что религия есть зло.
          Просто подумайте над этим.

...только не путайте понятия "вера" и "религия".


Единственная

Десять

     Вы - существа  света,  - начали читать мы.  -  Из света вы пришли, в свет  вам, суждено вернуться,  и на каждом  шагу  вас окружает  свет  вашего  безграничного бытия. Лесли  перевернула страницу.
     По своей воле оказались вы в  мире,  который  создали  для себя сами. Что  держите в сердце  своем, то и  исполнится,  чем больше всего восхищаетесь, тем и станете.
     Не бойтесь  и  не  поддавайтесь смятению, увидев призраков тьмы, личину зла и пустые покровы  смерти,  поскольку  вы  сами выбрали их,  чтобы испытать себя. Все  это - камни,  на которых оттачивается  острие  вашего  духа.  Знайте,  что  вас  повсюду окружает реальность  мира любви, и в  каждый момент у  вас есть силы, чтобы преобразить свой мир в соответствии с  тем, чему вы научились.
     Страниц было очень много, сотни. Мы листали их, охваченные благоговением.
     Вы -  это жизнь, создающая  формы. И погибнуть от меча или от старости  вы можете не более,  чем умереть на  пороге двери, проходя из одной комнаты в другую.  Каждая  комната  дарит  вам свое слово - вам его сказать, каждый переход - свою  песню, вам ее спеть.
     Лесли посмотрела на меня, глаза ее сияли. Если это писание так тронуло нас, людей двадцатого века, - подумал я, - то какое впечатление оно  должно  произвести  на  живущих...  в каком же это?.. двенадцатом!
     Мы сноба принялись читать манускрипт. В  нем  не  было  ни слова о ритуалах, поклонении, никаких призывов обрушить огонь и разорение  на  головы  врагов,  не  было  упоминания о каре  за неверие, не было жестоких богов  Аттилы.  Там  не упоминалось о храмах,  священниках,  раввинах,  братствах,  хорах,  рясах   и священных праздниках.  Эта  рукопись  была написана для полного любви существа, живущего у нас внутри, и только для него. Стоит лишь выпустить эти идеи  в мир, - подумал я, - дать  людям этот ключ к осознанию власти над  воображаемым  миром,  к  раскрытию силы  любви,  как  исчезнет  всякий  ужас.  И тогда мир  сможет обойтись без Темных Веков в своей истории!
     Наконец старик  открыл  глаза,  увидел  нас,  и  поднялся, ничуть  не  испугавшись,  словно  рукопись была его  сутью.  Он скользнул по мне взглядом, задержал его на Лесли.

     - Я - Жан-Поль  Ле  Клерк,  - представился он. -  А  вы  - ангелы.

     Прежде,  чем  мы  оправились  от  изумления,  он  радостно рассмеялся. - А вы заметили, - поинтересовался он. - Свет?
     - Это было вдохновение! - сказала  моя  жена,  вручая  ему золотистые страницы.
     - Воистину,  вдохновение.  -  Он  поклонился  так,  словно помнил ее, и она, как минимум, была ангелом. - Эти слова – ключ к истине  для тех, кто их  прочтет, они подарят  жизнь каждому, кто  их  услышит.  Когда  я  был  маленьким ребенком, мне  было обещано Светом, что эти страницы  попадут  ко мне в руки в  тот вечер, когда явитесь вы. Теперь,  когда  я  стал стар, наступил это вечер - вот вы, вот и они.
     - Они  изменят  этот мир, - сказал я.  Он  как-то  странно посмотрел на меня. - Нет.
     - Но ведь они были даны тебе...
     -... в испытание, - закончил он.
     - Испытание?
     - Я много путешествовал, -  сказал  он. - Я изучил писания сотен  верований,  от  Китая  до земель северных  викингов.  И, несмотря на все свои изыскания, я научился вот  чему. Каждая из великих религий уходит своими корнями  в  свет.  Но лишь сердце может сохранить свет. Писания этого сделать не могут.
     - Но у тебя в руках...  -  начал я. - Ты должен  прочесть. Это великолепно!
     - В моих руках бумага, - сказал старец. -  Если отдать эти слова в  мир, их  поймут и оценят те, кто  уже знает истину. Но прежде чем это сделать, нам придется дать им название. А это их погубит.
     - Разве дать  имя  чему-то  прекрасному  - значит погубить его?
     Он удивленно  посмотрел на меня. -  В том, чтобы  дать имя какой-либо вещи,  нет ничего плохого.  Но дать имя этим идеям - означает создать религию. -  Почему?  Он улыбнулся и вручил мне манускрипт.
     - Я отдаю эти страницы тебе,... ?
     - Ричард, - сказал я.
     - Я  отдаю  эти страницы, пришедшие прямо из Света  Любви, тебе, Ричард. Желаешь ли ты, в свою очередь,  подарить их миру, людям, жаждущим узнать, что в них написано, тем, кому не выпала
честь быть  на этом месте, когда явился сей  дар? Или ты хочешь оставить эту рукопись лично для себя?
     - Конечно, я хочу отдать их в мир!
     - А  как  ты  назовешь  свой дар? Интересно, куда  это  он клонит, подумал я. - Какая разница?
     - Если ты не дашь ему  название,  это  сделают другие. Они назовут их Книгой Ричарда.
     - Ага, я  понял. Ладно, тогда я  назову это... ну  хотя бы просто Страницы.
     - Будешь ли  ты  оберегать  Страницы? Или позволишь другим править их, изменять  то, что им непонятно, выбрасывать то, что им не понравится?
     - Нет! Никаких  изменений.  Они появились из самого Света. Какие могут быть изменения!
     - Ты  уверен?  Ни  единой  строчки? Даже из  самых  благих побуждений? "Многие этого не поймут?", "Это их обидит?", "Здесь непонятно изложено?"
     - Никаких изменений!
     Он изогнул брови вопросительной  дугой.  - А кто ты такой, чтобы так на этом настаивать?
     - Я был здесь, когда они явились, - не унимался я. - Я сам видел, как они были даны миру.
     - Итак, - продолжил он, - ты станешь Хранителем Страниц?
     - Не  обязательно   я.   Пусть  будет  любой  другой,  кто пообещает следить, чтобы не было никаких изменений.
     - Но все-таки нужно, чтобы кто-то стал Хранителем Страниц?
     - Да, я думаю, нужно.
     - Так появятся служители  Страниц.  Те, кто всю свою жизнь посвятят  защите  некоего  образа мысли, сделаются  служителями этою образа. Но любой новый  образ  мысли,  любой новый порядок
означает  изменение.  А  когда появляются изменения,  наступает конец тому миру, который есть сейчас.
     - Эти страницы не несут никакой угрозы, - не сдавался я. - Они несут любовь и свободу!
     - А любовь и свобода - конец страху и рабству.
     - Разумеется!  -  горячо воскликнул я. Куда же он  всетаки клонит? Почему Лесли стоит молча? Разве она не согласна, что...
     - Как ты думаешь, тем, кто наживается на страхе и рабстве, - продолжил Ле Клерк, - принесет ли им счастье то, что написано на этих Страницах?
     - Скорее всего, нет. Но не  можем  же  мы допустить, чтобы этот... свет... был утрачен!
     - Обещаешь ли ты защищать этот свет? - спросил он.
     - Конечно!
     - А другие  последователи  Страниц,  твои друзья, они тоже станут его защищать?
     -Да.
     - А если поборники страха и  рабства  убедят  власти  этих земель, что ты опасен,  если они придут к тебе в дом  с мечами, как тогда ты защитишь Страницы?
     - Я убегу вместе с ними!
     - А  если  за тобой снарядят погоню, настигнут, загонят  в угол?
     - Если нужно будет сражаться, я буду  сражаться, - ответил я. -  Есть принципы более  важные, чем даже жизнь. За некоторые идеи стоит умереть.
     Старик вздохнул. - Так начнутся Страничные Войны, - сказал он. - В  дело  пойдут кольчуги,  мечи,  щиты, стяги, на  улицах появятся лошади, огонь, кровь. Это будут  немалые войны. Тысячи истинно верующих  присоединятся  к  тебе, Десятки тысяч ловких, сильных, находчивых. Но принципы, провозглашенные в  Страницах, бросают  вызов  правителям  всех  тех  государств,  где  власть держится  на  страхе  и  невежестве. Десятки тысяч  встанут  на борьбу с тобой.
     Наконец, до меня понемногу начало доходить то, что пытался сказать мне Ле Клерк.
     - Чтобы  вас  узнавали, -  продолжал  он,  -  чтобы  могли отличить от других, вам понадобится  символ.  Какой  символ  ты выберешь? Какой знак изобразишь на своих стягах?
     Мое сердце застонало под тяжестью его слов, но я продолжал сопротивляться.
     - Символ света, - сказал я, - знак огня.
     - Да  будет  так,  -  сказал  он,  читая еще не  написанные страницы этой истории.  - Знак Огня встретится со Знаком Креста в  битве  на  полях  Франции, и Огонь одержит  славную  победу. Первые  города  Креста будут сожжены твоим священным огнем.  Но Крест объединится с Полумесяцем,  и  их армии вторгнутся в твои владения  с  юга, востока и севера; сто  тысяч  человек  против твоих  восьмидесяти.  "Стой", - хотел сказать я.  Я  знал,  что будет дальше. И за каждого воина  Креста,  за  каждого  солдата Полумесяца,  которых   ты   убьешь,  защищая  свой  дар,  сотни проклянут  твое  имя.  Их  отцы,  матери,  жены, дети и  друзья возненавидят   Страничников   и  проклятые   Страницы,  которые погубили их  возлюбленных.  А  все Страничники станут презирать всех  христиан   и  проклятый  Крест,  каждого  мусульманина  и проклятый Полумесяц, за смерть их родных Страничников.
     - Нет!  -  воскликнул я.  Каждое  его  слово  было  чистой правдой.
     - И во время  этих  Войн появятся алтари, вознесутся шпили соборов и храмов,  чтобы  увековечить священные Страницы. А те, кто искал нового знания  и  духовного роста, вместо них получат новые предрассудки  и  новые  ограничения:  колокола и символы, правила и  песнопения, церемонии и молитвы, одеяния, благовония и подношения  золота.  Сердце Страницизма вместо любви наполнит
золото. Золото,  чтобы  сооружать  все  больше  храмов, золото, чтобы купить на него мечи, которыми  потом обращать неверующих, спасая их души.
     - А когда ты умрешь. Первый Хранитель Страниц, понадобится золото,  чтобы  запечатлеть  твой лик. Появятся  величественные статуи, огромные фрески, полотна, своим бессмертным  искусством превозносящие эту сцену. Вообрази огромный гобелен: здесь Свет, здесь Страницы, там, в небе, распахнулись  ворота  в  Рай.  Вот преклонил  колени  Ричард  Великий  в сияющих доспехах;  а  вот прекрасный Ангел  Мудрости  -  держит  в  своих руках Священные Страницы; рядом с ней старый Ле Клерк у своего скромного костра в горах, свидетель этого чуда. Нет! - воскликнул  я мысленно, - это невозможно! Но это было не только возможно, это было просто неизбежно.
     - Отдай эти страницы  в мир, и возникнет еще одна религия, новое духовенство, снова будут Мы и будут Они, настроенные друг против  друга.  За сотню лет миллионы погибнут  за  эти  слова, которые мы держим в руках; за тысячи лет - десятки миллионов. И все из-за этой бумаги.
     В его  голосе не было даже  намека на горечь,  сарказм или усталость.  Жан-Поль  Ле Клерк был исполнен знания, которое  он получил  в своей  жизни,  спокойно принимая то,  что  он в  ней нашел. Лесли поежилась.
     - Дать тебе мою куртку? - спросил я.
     - Спасибо, Буки, - ответила она, - я не замерзла.
     - Холодно? -  спросил  Ле  Клерк.  Он  нагнулся, достал из костра горящую веточку, поднес ее к золотистым страницам. – Это тебя согреет.
     - Нет! - Я отдернул ворох страниц. - Сжечь истину?
     - Истину  невозможно  сжечь.  Истина   ждет   любого,  кто пожелает  ее  найти, -  сказал  он. -  Сгореть  могут лишь  эти страницы. Выбирайте, желаете  ли  вы, чтобы Страницизм стал еще одной религией  в этом мире?  - Он улыбнулся. - Церковь объявит вас святыми...
     Я в  ужасе посмотрел  на Лесли и прочел в  ее глазах то же выражение.
     Она взяла веточку из его рук, коснулась краев манускрипта. В моих  руках  распустился  солнечно-огненный цветок, я опустил его, и  на землю упали догорающие  лепестки. Еще мгновение  - и снова стало темно.
     Старец  облегченно  вздохнул. -  Благословенный  вечер!  - сказал он. - Не часто  нам  выпадает шанс уберечь мир от  новой религии!
     Затем  он,  улыбаясь, посмотрел на мою жену  и  спросил  с надеждой. - А мы спасли его?
     Она  улыбнулась  в  ответ.  -  Спасли.  В  нашей  истории, Жан-Поль Ле Клерк, нет ни слова о Страничниках и их войнах.
     Они нежным взглядом  попрощались  друг с другом, скептик и скептик, полный  любви.  Затем  старик  слегка  поклонился  нам обоим, повернулся и пошел прочь, в горы, под покров темноты.
     Охваченные  огнем  страницы все  еще  догорали  у  меня  в сознании, вдохновение обращалось в пепел.
     - Но как же  те,  кому нужно  то,  что говорилось на  этихстраницах, - обратился я к Лесли. - Как же они... как мы узнаемвсе, что там было написано?
     - Он прав,  -  ответила  она,  провожая  взглядом  фигурку старца, - тот, кто хочет света и истины, сможет найти их сам.



воскресенье, 15 мая 2011 г.

Позор в Хмельницком на 9 мая.

       Из года в год 9-го мая, начиная с 2005-го, на улицах Хмельницкого можно наблюдать такой позор (фото).
       Вдоль главной улицы города столбы украшены тремя флагами: жёлтым, голубым и ВНИМАНИЕ – оранжевым! Не смотря на то, что (если кто не знает) флаг победителей Второй Мировой Войны красный. Конечно, красный флаг местами встречается, но в целом картина выглядит убого. Если до 2005-го были ТОЛЬКО исторические цвета (жёлтый, голубой, красный), то после АПЕЛЬСИНОВОГО РАЗВОДА флажки решили разбавить оранжевым. Мол, мы в 1945 победили и в 2005 одержали не менее важную победу.

       Противно смотреть!
       Казалось бы, что тут такого? Ну, не тот цвет. Ну, закончилась красная ткань. Повесили похожего цвета. Какая разница?!
       А разница есть, и большая. Раз у нас такая страна, что нет красной ткани, то лучше повести только два флажка – жёлтый и голубой. Не хотите два, повести третий – но не оранжевый! Повести зелёный или фиолетовый. Зачем смешивать победу 1945 с позором 2005?
       И пока мы будим проходить мимо мелочей, не обращая на них внимания, и не будем помнить историю – мы будем продолжать жить в дерьме. И управлять нашей страной будет кто-то чужой. Кто-то, кто свою историю помнит!

понедельник, 14 марта 2011 г.

Поэзия, разрушающая мозг.


Недавно мне в руки попалась небольшая книжечка со стихами. На белой обложке чернела надпись: Оксана Максимчук «Лови».

Открыв наугад читаю стихотворение:

***
літо
минає
миттю

жилочка павутини
коло лимона
в споминах

моя мона
монотонна
мадонна

он вона

з мідного трону
манить
поцілунком у лоно

мова
манна
у мами

Первая же мысль: чтоооо?! Перечитываю. Стараюсь понять: о чём в стихотворении идёт речь? Безрезультатно. «Літо минає миттю». Всё! Далее пошёл какой-то бред.
Ладно, думаю, бывают у автора неудачи и переворачиваю страницу.

***
сіті
солоні
сохнуть
на сонці

тверді обійми твої
сонні
поцілунки
сюди

сидиш
сам
на губі у моря
останні

кораблі споряджають
в дорогу
далі

вороття немає
осліпла отара
обира
з-поміж себе
пару

Пиздец! Под действием чего можно такое написать? И как такое можно издавать? Кому в голову пришло оплатить тираж в 500 экземпляров?! Неужели сама «поэтесса» раскошелилась?
Может я и ошибаюсь, я ведь не знаток поэзии, но разве можно называть поэзией рифму в стиле «палка – селёдка»?
Ну и на последок, так сказать «контрольный в голову»

***
одновимірні чорні чоловічки
завантаженні величезними торбами
балансують на линві горизонту

чоловічки більші за червоні дахи району варшавської
куди ми ходили в гості та на велосипед
більші за позеленілу цибулину
церкви андрія,

але не більші
за нашу багатоповерхівку;
з тринадцятого поверху
мені добре видно
як скрадливо вони рухаються
в їхніх торбах
червоні серця малят
живі серця малят
вразливі серця малят

чи ти ще на місці?

страшно страшно до смерті
я стискаю долоні докупи
міцно заплющуюся
і шепочу
раїсо максимівно, спаси мене
раїсо максимівно, спаси мене
райісу, спаси мене

P.S. демотиватор в тему :)

Как прожить 112 лет?

 Сегодня увидел вот такое объявление. Сначала оно меня улыбнуло, а потом заставило задуматься...
Какой смысл жить в нашей стране 112 лет? На какие средства можно позволить эту роскошь? Вы знаете много 70-100-летних пенсионеров, которые наслаждаются заслуженным "отдыхом"? Много из них живут безбедно? Многие путешествуют? ...
Я же знаю совсем других. Которые живут на копейки, собирают бутылки, приторговывают морковкой. Заработанное тратят на оплату никаких коммунальных услуг и лекарства. Что-то я очень сомневаюсь, что они так хотят "жить" до 112 лет.


Вы всё ещё хотите прожить 112 лет? (грустная улыбка)


 зима 2011